– Яков, извини, что так получилось, – наконец заговорила я. – Конечно, я понимаю, что тут просто глупо приносить какие-то извинения. Но мне больше нечего сказать. Я не хотела. Понимаешь, я не хотела… – щебетала я, пятясь к выходу.

Яков поднял пистолет и наставил его на меня. Я как-то глупо улыбнулась, меня затошнило, закружилась голова. Казалось, еще немного, и я, потеряв сознание, упаду на бетонный пол рядом с Зоей. Посмотрев на Якова жалостливым взглядом, я тихонько всхлипнула и еле слышно произнесла:

– Я должна уйти. Я здесь не при чем… Я сожалею… Очень сожалею, но дай мне уйти… Пожалуйста…

– Если ты сядешь за руль моей машины, я убью тебя прямо за рулем, – сказал Яков каким-то глухим голосом.

– Хорошо. Если ты не даешь мне машину, я пойду пешком. В конце концов, в том лесу, где ты живешь, должен же хоть изредка проезжать какой-то транспорт. Тут же соседи наверно живут. Они же не пешком ходят… Еще раз извини, что так получилось. Извини…

Я шла в сторону выхода на ватных ногах и каждый последующий шаг давался мне с огромным трудом. Я старалась не оборачиваться, потому что оставила позади себя страшную картину, очень даже страшную. Я оставила позади себя горе и смерть… Я шла бесшумно, с трудом переставляя свои длинные, красивые ноги, обтянутые модными джинсами. Я шла и думала, что я ни в чем не виновата… Я просто приехала в Москву из глухой провинции… Я просто хотела в ней жить… Хотела стать известной моделью и покорить весь мир… Я просто хотела…

Я шла к выходу и чувствовала, как меня охватывает страх, он сковывает меня изнутри, плотно держит в свих тисках. Я шла и знала, что позади меня стоит человек с пистолетом, который может выстрелить мне в спину в любую минуту. Просто нажать на курок и просто выстрелить…

– Стой! – послышался сзади голос Якова. – Стой, я сказал! Стой!

Но я не остановилась. Я шла. Медленно, неуверенно, но я шла. Я хотела только одного. Как можно быстрее покинуть пределы этого дома и как можно быстрее перестать быть причастной к тому, что в нем произошло. Я не знала, откуда у меня появлялись силы, чтобы идти, но я шла.

А затем… Затем раздался странный щелчок, мои ноги подкосились. Какая-то странная боль, пронизывающая мою правую ногу. Я упала и уже ничего не слышала. Абсолютная тишина.

Возможно, я потеряла сознание… А может быть, я уже умерла? Но почему-то я увидела тот мрачный дом, который остался в моем поселке, колхозное поле, вдоль которого я любила гулять. Тогда мне казалось, что у меня вырастают крылья, мне хотелось воспарить и далеко улететь. Это было ужасно – знать, что у тебя растут крылья, а ты гуляешь рядом с колхозным полем. Я понимала, что больше так не может продолжаться, потому что я не родилась такой бескрылой, как мои односельчане, у меня есть крылья. В такие моменты меня охватывала невыносимая тоска по будущему, которое еще не наступило. Я хотела прожить счастливую жизнь, полную достатка и ярких впечатлений. Чтобы эта жизнь прошла вдалеке от этого колхозного поля и никогда, ни на минуту не напоминала бы мне о нем. Я вспомнила свою мать, которая всегда ругала меня за то, что я чрезмерно люблю себя и собственную жизнь. Тогда я научилась делать вид, что слушаю все ее упреки, но пропускала их мимо ушей. Когда я часами простаивала у зеркала, мать раздраженно хлопала дверью и уходила на ферму. А я смотрела на свое отражение и размышляла о том, что с такой внешностью, как у меня, могу сводить мужчин с ума, что я могла бы быть кинозвездой или, на худой конец, отличной манекенщицей. Мать, вернувшись с фермы, говорила, что во мне нет ничего особенного, но я знала – она не права и говорит так только потому, что у нее нет крыльев. Я всегда была особенной.

Потом вспомнился отец, грубый, неотесанный, жестокий мужик, любивший выпить и выругаться матом. Временами он искоса поглядывал в мою сторону и злился, что во мне нет ничего деревенского. Выпив стопку, другую, он обзывал меня шлюхой. Злилась ли я на него когда-нибудь? Не знаю. Наверное тяжело злиться на человека, который принадлежит к другому миру, к тому самому миру, в котором ты никогда не хотела бы остаться, в котором для такой, как ты, просто не было места…

Затем я вспомнила себя, такую молодую и уже такую одинокую… Я вспомнила, как я лежала на железной кровати у себя дома, свернувшись калачиком, и мечтала. Я не гасила ночник, потому что очень боялась темноты. Темноты и мужчин… Соседские дети и одноклассники всегда считали меня довольно замкнутой и конечно же были правы. Чем старше я становилась, тем больше замыкалась в себе. Когда пьяный отец в очередной раз набрасывался на меня со своими пьяными претензиями, я тупо смотрела в окно, а потом срывала с вешалки верхнюю одежду и убегала на улицу. Я шла к реке, садилась на берегу, кусала губы, всхлипывала и отчаянно вытирала слезы платком.

А затем… опять пустота. Гнетущая пустота. Наверно действительно умерла, меня больше нет. Какая глупая, нелепая смерть! Приехала в Москву, чтобы стать известной, и… умерла. Я увидела себя со стороны. Бог мой, а ведь никогда раньше я не видела себя со стороны! Увидела, как я лежу на холодном бетонном полу, совсем недалеко от того места, где лежит Зоя, и не двигаюсь. А надо мною летает смерть. Я даже чувствую ее шуршание. Я боюсь на нее посмотреть, и жмурю глаза. Хотя… хотя мне невыносимо хочется на нее посмотреть, чтобы узнать, есть ли у нее крылья, умеет ли она летать…

Глава 7

Открыв глаза, я увидела, что лежу в небольшой комнате без окон. Горел один-единственный ночник. Небольшая, очень узкая кровать, застеленная довольно симпатичным постельным бельем, темно-синие обои с золочеными узорами, дорогая мебель. Все говорило о том, что я лежу не в каком-то подвале, где бегают тараканы и крысы, а в нормальной, со вкусом обставленной комнате, где отсутствует только дневной свет. Это очень странно, когда в комнате нет окон…

Я попробовала сесть, но почувствовала довольно сильную боль в ноге. Превозмогая боль, я все же села и увидела, что моя нога вполне профессионально забинтована. И тут меня охватил ужас. Страшный, леденящий ужас. Я напряглась и попыталась вспомнить все, что произошло за последние сутки. Бог мой, да в меня же стреляли! В меня стреляли, стреляли – завертелось у меня в голове. И я думала, что меня уже нет. А оказывается я жива. Я просто была без сознания.

Неожиданно дверь открылась, и в комнату вошла пожилая женщина в строгом синем платье, в белоснежном фартуке. Она принесла поднос, на котором стоял фарфоровый чайник и чашка.

Поставив поднос на сервировочный столик, она изобразила подобие улыбки.

– Простите, как вы себя чувствуете?

– Я даже не знаю… Я только пришла в себя, – ответила я нерешительным голосом.

– Это значит, что уже лучше.

– Что, лучше?

– Если вы пришли в себя, значит ваш организм справляется с болезнью.

– Вы так считаете?

– Конечно, это видно и по вашему лицу У вас появился румянец.

– У меня слабость, кружится голова, меня тошнит. – Я почувствовала в женщине родственную душу, принялась ей жаловаться и чуть было не разревелась. – А еще у меня ногу тянет и мне кажется, что она у меня скоро отнимется.

– Не переживайте. Тошнота и головная боль скоро пройдут. Такое самочувствие бывает всегда, после того, как человек некоторое время находился без сознания. А с ногой придется немного потерпеть. Я принесла вам обезболивающие таблетки. Они действуют очень быстро и эффективно. Попробуйте.

– Простите, а что с моей ногой? – спросила я тихим и совершенно чужим голосом.

Женщина растерялась. Видимо она не ожидала такого вопроса и не знала, что ответить.

– В меня стреляли? – помогла я ей с ответом.

– Да. У вас пулевое ранение правой ноги.

– Пулевое ранение?! Это очень серьезно?

– Слава богу, пуля не застряла в ноге. Она прошла насквозь.

– Прошла насквозь? – Я посмотрела на забинтованную ногу и почувствовала как на моем лбу выступил холодный пот.